Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан

– Оружие труса, – сказала моя начальница. – Эта шантрапа часто таскает с собой клюшки для гольфа в качестве оружия, так как, если их остановит полиция, они всегда могут сказать, что направляются на тренировочную гольф-площадку.

Он был практически мертв еще до операции, но мы должны были попытаться, поскольку он был очень молод. Жизни всех людей одинаково важны, а его жизнь была еще вся впереди. К тому же то, как он умер… всего этого можно было избежать.

Семья парня ожидала в комнате рядом с операционной. Моя начальница заметила, как я мнусь возле двери. Она видела, как я переживаю, – это был мой первый пациент, скончавшийся из-за цвета своей футболки. У меня это попросту не укладывалось в голове.

– Если хочешь, я сама им скажу, – предложила она. – Никто тебя не осудит.

– Я себя осужу, – ответил я. – Я хочу это сделать.

За дверью ждали люди, чей сын, дядя или брат умер столь бессмысленной смертью. Будучи руководившим операцией хирургом, я чувствовал себя обязанным лично им все рассказать.

Я долго и упорно думал о том, что скажу. В подобных случаях нужно быть готовым к тому, что родственники могут на тебя ополчиться: «Почему вы его не спасли?» Такое бывает, и их сложно в этом винить. Как оказалось, однако, слова были ни к чему. Как только я зашел в комнату, его мать разрыдалась. Она поняла все по моему лицу.

– Мой мальчик. Только не мой мальчик!

Зрелище было душераздирающим. Я присел, чтобы подробно все объяснить, но никто меня не слушал. Когда я закончил, брат погибшего парня пожал мне руку.

– Спасибо, что попытались, – сказал он. – Для нас это многое значит.

Порой неприятности приносил не цвет одежды. И даже не машина. Порой дело было в том, какая у тебя кожа. К нам поступил избитый парень с серьезными травмами головы. После поверхностного осмотра из приемного покоя его направили к нам. У пациента была открытая рана головы, требовавшая хирургического вмешательства, а также перелом скулы. Он был само очарование. Стоило мне зайти в комнату, как он сказал медсестре:

– Я не хочу, чтобы этот пакистанский чурка меня оперировал.

Даже сломанного лица было недостаточно, чтобы помешать ему плеваться своим ядом.

Медсестра и бровью не повела:

– Что ж, так как это единственный хирург на данный момент, у тебя есть выбор: он или смерть.

Конечно, она немного слукавила и в том и другом, однако наглеца нужно было поставить на место, так что я не стал ее поправлять.

Я думал, что, когда парень окажется под наркозом, с этим вздором будет покончено, но его обнаженное тело оказалось еще больше пропитано злобой и ненавистью, чем его сознание.

Каждый квадратный сантиметр туловища пациента был отмечен нацистской символикой и лозунгами. Я никогда прежде не видел в одном месте столько свастик.

Разумеется, он был не во всем таким уж плохим. В доказательство его «мягкой» стороны над пахом были набиты слова «Все для тебя» с указывающей вниз стрелкой. Чудный парнишка.

Я прочистил и зашил его рану на голове, в то время как мой коллега, челюстно-лицевой хирург, восстановил раздробленные кости пострадавшего, чтобы его лицо перестало напоминать месиво. Большего мы сделать не могли. Жена пациента рассыпалась перед нами в благодарностях.

– Извините, что он такой засранец, – сказала она, – но я ничего не могу с этим поделать.

Я разношу не только дурные вести, так что хотел лично сказать парню, что он, скорее всего, полностью поправится и вскоре встанет на свои расистские ноги. Что я и сделал.

Мне было интересно, как долго он сможет держать язык за зубами… Как оказалось, секунд десять, не более.

– Отвали от меня! – закричал он. – Не хочу, чтобы меня касались такие, как ты.

– Такие, как я? В смысле нейрохирурги?

– В смысле пакистанские чурки.

– Здесь нет никого из Пакистана. Я вот родом из Шри-Ланки.

Медсестра засмеялась. Жена тщетно попыталась его одернуть. Парень вздрогнул, словно его ударило током.

– Кстати, не только я к тебе прикасался, – продолжал я. – Хочу представить человека, восстановившего твое чудесное личико. – Я кивнул в сторону своего коллеги, для пущего эффекта вытащившего наружу цепочку со звездой Давида[25]. – Кстати, ты уже познакомился со своей медсестрой?

Нетти, самый удивительный ямайский ангел, послала пациенту воздушный поцелуй.

Его аж перекосило от ярости. Даже дойдя до конца коридора, я отчетливо продолжал слышать его ругань.

Мы тешили себя тем фактом, что представителю так называемой «высшей» расы понадобилась помощь черных, белых и людей всех промежуточных оттенков, чтобы вытирать ему сопли, выводить через катетер мочу и мыть ему задницу. Наверное, я надеялся, что он поймет ошибочность своих взглядов. Что парень признает тот простой факт, что без помощи людей, которых он так презирает, он бы давно лежал под землей. Не тут-то было. С первого дня и до самой выписки его ненависть не ослабевала. Дошло до того, что он начал притворяться спящим, лишь бы не видеть, как его трогают «чужеземцы».

– Мы же можем вернуть наглеца в операционную и вырезать из него расистскую часть? – как-то спросил, подмигнув, мой коллега, когда мы сидели в нашем кабинете. – Может быть, – предположил он, – тебе удастся заставить его полюбить чернокожих.

Даже в такой области, как нейрохирургия, есть свои узкие специальности, и к моменту окончания своей работы в Глазго я должен был сосредоточиться на одной из них. Проблема была в том, что мне нравилась нейрохирургия во всех ее проявлениях. Как и в ординатуре, я проходил практику поочередно в каждом узкоспециализированном отделении: от хирургии позвоночника до хирургии эпилепсии, хирургии опухолей и травматологии. Уже через несколько дней после знакомства с новой специальностью я думал: «Это интересно. Я хочу посвятить этому всю свою жизнь». Затем, полгода спустя, я переходил в новое отделение и полностью менял свое решение. Так продолжалось, пока дело не дошло до детской нейрохирургии.

Данная специальность сразу же меня привлекла – по разным причинам, не все из которых были бескорыстными. Прежде всего я обратил внимание, что семья принимает тесное участие в принятии любого решения. Через что бы ни предстояло пройти ребенку, консультант делал все возможное, чтобы держать его родителей в курсе. Было приятно такое увидеть после того пренебрежительного отношения к родным пациентов, свидетелем которого я стал в Лондоне. Почему же я все равно был недоволен?

Ординаторы частенько задирают нос, думая, что способны стать лучше своих начальников. Так было